Инакомыслие как двигатель прогресса

Джон Баумгарднер выполняет важную работу в знаменитой Лос-Аламосской национальной лаборатории в Нью-Мексико — занимается компьютерной симуляцией конвекционных токов в земной мантии. Создаваемая им и его коллегами модель позволяет понять, как формировались континенты. Однако далеко не все его коллеги разделяют его убеждение в том, что в итоге их работы будет научно доказан акт божественного творения и реальность Всемирного потопа. Фото: Debora McCallum, Judy Conlon/Insights Newsletter/HPCC Program Office/NASA.

Известный австрийский философ Карл Поппер (Karl Raimund Popper, 1902–1994) оказал большое влияние на развитие не только философии, но и науки. Достаточно сказать, что немало известных и даже великих ученых — в том числе Альберт Эйнштейн (Albert Einstein, 1879–1955) — поддерживали с ним дружеские отношения и считали, что философские идеи Поппера помогли им сделать то, что они сделали.

К своим наиболее важным особенностям сам Поппер относил умение «плыть против течения», считая это не просто своей добродетелью, но и необходимым качеством любого философа. Для ученых подобное, кажется, не обязательно, хотя тоже случается. Тот же Эйнштейн был большим мастером «плыть против течения».

«В науке всегда кто-то „плывет против течения“, — этими словами один из декабрьских номеров журнала New Scientist открывает обсуждение темы „инакомыслие в науке“. — Иногда бывает полезно услышать одинокие голоса этих ученых и понять, что же они все-таки привносят в наши представления об окружающем мире».

Решению этой задачи журнал посвятил две статьи и несколько интервью. О своих взглядах его корреспондентам рассказали, в частности, два нобелевских лауреата — Брайан Джозефсон (Brian Josephson) и Бэрри Маршалл (Barry Marshall), — а также известный геофизик Джон Баумгарднер (John Baumgardner).

У всех троих уровень «инакомыслия» разный. Джозефсон и Баумгарднер — инакомыслящие в настоящем, конфликты же Бэрри Маршалла с научным сообществом остались в прошлом. Нормальные рабочие отношения с коллегами сложились и у Джона Баумгарднера; его инакомыслие — в крайне необычной для профессионального геофизика интерпретации собственных исследований. Напротив, Брайана Джозефсона, по его собственному признанию, коллеги избегают. Джозефсон публично поддерживает исследования «памяти» у воды и эксперименты по телекинезу.

«По образованию я — инженер–электрик… — рассказывает о себе Джон Баумгарднер. — После четырех лет работы в области лазерной оптики я провел три года в общине религиозной организации Campus Crusade for Christ. Начал читать лекции о происхождении Земли, следуя тексту Ветхого Завета, и вскоре обнаружил, что подготовка к лекции превращается для меня в самостоятельное исследование. Так в 1978 году я пришел к мысли, что Всемирный потоп мог произойти только в случае очень быстрых тектонических процессов глобального характера. Чтобы развить эту идею, я начал работу над диссертацией в университете Лос-Анджелеса».

Разработанная Баумгарднером компьютерная модель, демонстрирующая возможность сверхбыстрых тектонических процессов, произвела впечатление на руководство Лос-Аламосской лаборатории, и в 1983 году Баумгарднер стал сотрудником её теоретического отдела.


Notice: Undefined variable: 40445.433764909 in /var/www/www-root/data/www/374.ru/tpl_text/text_picture.php on line 81

При написании своей книги «Новая астрономия» Иоганн Кеплер много пользовался наблюдениями Тихо Браге, которого он сменил в качестве придворного математика и астронома при императоре Рудольфе II. Сравнив три системы мира — птолемеевскую, коперниковскую и промежуточную, придуманную самим Тихо Браге, Кеплер отдал предпочтение Копернику, однако сам расценил свою точку зрения как «еретическую».

И снова он сам о себе: «Моя модель допускает, что смещения плит, которые — согласно традиционным представлениям — происходили в течение сотен миллионов лет, могут произойти даже в течение нескольких недель. Результатом таких быстрых подвижек плит могут стать заметные изменения поверхности континентов и океанского дна…

В основе модели лежат известные физические законы, но в двух случаях я верю во вмешательство свыше. Такое вмешательство могло быть связано с ускорением радиоактивного распада — тогда появляется возможность объяснить оценки возраста горных пород в сотни миллионов лет, который дают радиоизотопные методы. Другой случай вмешательства свыше связан с процессом быстрого охлаждения горных пород после катастрофических тектонических сдвигов».

В отличие от Баумгарднера, большинство его коллег не считает Всемирный потоп реальным событием истории Земли, а Американский геофизический союз официально заявил, что не относит креационизм к сфере научных исследований. Последнее обстоятельство создает для Джона Баумгарднера весьма серьезную психологическую проблему. От членства в Союзе он, однако, не отказывается: «Я верю, что призван Господом для того, чтобы работать в научном сообществе, но не на роль научного рейнджера».

Слова Джона Баумгарднера — яркая иллюстрация причудливости путей, ведущих ученого к открытию. Хрестоматийный пример такого рода — научная биография Иоганна Кеплера (Johann Kepler, 1573–1630). Убежденность в существовании связей, объединяющих все явления и процессы в солнечной системе, была у Кеплера убежденностью глубоко религиозного человека.

Вера в солнечную систему как в единое целое и тщательный анализ астрономических наблюдений позволили ему сформулировать три закона движения планет вокруг Солнца и высказать гипотезу об определяющей роли Луны для приливов на Земле. Для современников Кеплера его рассуждения воспринимались как символ антинаучного подхода, Галилей в своих письмах друзьям отзывался о Кеплере весьма иронично.

Ситуация изменилась только тогда, когда Исаак Ньютон математически вывел законы Кеплера (не упоминая, правда, его имени) из законов движения и закона всемирного тяготения. Только после этого сформулированные Кеплером «эмпирические обобщения» приобрели статус полноценных законов, а сам Кеплер — статус вполне рационального ученого.

Похожий сюжет связан и с именем Циолковского. Основоположник космонавтики в своих многочисленных сочинениях размышлял о расселении в космосе воскрешенных, и именно для этого сформулировал концепцию «ракетных поездов». Российское научное сообщество также относилось к идеям Циолковскому с большим скепсисом, из-за чего его статьи никогда не публиковались в научных журналах.


Notice: Undefined variable: 40264.337981458 in /var/www/www-root/data/www/374.ru/tpl_text/text_picture.php on line 81

Спиралевидная палочка H. pylori является основным возбудителем гастритов и язвенных болезней. Ее можно увидеть в микроскоп, если подкрасить по методу Романовского–Гимзы. За ее открытие и изучение ее свойств Бэрри Маршалл и Робин Уоррен удостоились Нобелевской премии по медицине и физиологии 2005 года. Фото (Creative Commons license): Ed Uthman.

Впоследствии, однако, именно идея «ракетных поездов» воплотилась в конструкцию многоступенчатой ракеты и Циолковский post factum был объявлен основоположником космонавтики. О расселении человечества в космосе при этом старались не вспоминать…

В отличие от Джона Баумгарднера и Иоганна Кеплера, австралийский врач Бэрри Маршалл пришел к своему нобелевскому открытию из вполне практических соображений. Занимаясь лечением больных язвой желудка, он обнаружил в организме человека бактерию helicobacter pylori, и заподозрил, что причиной возникновения язвы является именно она.

Не будучи профессиональным гастроэнтерологом, он тем самым поставил под сомнение общепринятую в гастроэнтерологии концепцию происхождения язвы желудка. Статью, в которой Маршалл и его коллеги рассказывали об этой бактерии и о новом методе лечения язвы, напечатал британский медицинский журнал «Ланцет».

Чтобы убедить коллег, австралийский врач поставил беспрецедентный эксперимент на себе самом: выпил содержащий хеликобактеры раствор и через некоторое время диагностировал у себя язву желудка. Но даже после этого гастроэнтерологи не отказались от привычных взглядов.

«Когда в 1989 г. опубликовавший нашу статью „Ланцет“ использовал слово „лечение“, мы полагали, что уж теперь-то теперь нам должен поверить каждый, однако прошло ещё восемь долгих лет, прежде чем люди в западных странах стали признавать хеликобактер как непосредственную причину язвы желудка, — говорил Маршалл корреспонденту журнала. — А ведь все эти годы миллионы людей принимали лекарства (в которых они в сущности не нуждались) либо подвергались хирургическому вмешательству, на что уходили миллиарды долларов…

В то время поведение медицинского сообщества казалось мне аморальным, поскольку скептическое отношение к действию хеликобактеров на организм влияло на принятие решений, жизненно важных для пациентов. Продолжать старые методы лечения было для них проще всего. В целом я был потрясен уровнем сопротивления нашим идеям и тем, что никто эти идеи не проверял. Сейчас, однако, я полагаю, что для признания любой новой идеи требуется время».

Заметим, что переломным моментом для идей Маршалла стала публикация в «Ланцете». Вообще для «плывущих против течения» публикация в профессиональном журнале необычайно важна — только она дает им возможность быть услышанными научным сообществом.


Notice: Undefined variable: 40427.2 in /var/www/www-root/data/www/374.ru/tpl_text/text_picture.php on line 81

Фильм «Великая тайна воды», показанный на одном из российских телеканалов, послужил поводом для бурной дискуссии в прессе. Большая часть специалистов — физиков, химиков и биологов — расценили сделанные в фильме заявления как наивный антинаучный бред, но Телеакадемия решила поддержать «веру» Брайана Джозефсона в то, что вода обладает памятью. Фото: Телеканал «Россия».

А потому мы должны быть благодарны редакторам «Ланцета» за решение опубликовать статью, ставящую под сомнение основы гастроэнтерологии. Точно так же поступил в 1905 году Макс Планк… игнорируя критику коллег, он, редактор Annalen der Physik, принял нетривиальное решение опубликовать четыре статьи Альберта Эйнштейна — мало кому известного эксперта патентного бюро.

Далеко не все редакторы обладают проницательностью Макса Планка. В начале 1950-х годов советские академические журналы «Журнал общей химии» и «Кинетика и катализ» отказались печатать статью химика Бориса Павловича Белоусова (1893–1970) с описанием колебательной химической реакции. В результате небольшая статья Белоусова «Периодически действующая реакция и её механизм» была опубликована в 1959 году в сборнике рефератов по радиационной медицине в издательстве Медгиз. И именно она позволила Белоусову войти в историю химии двадцатого столетия — как автору «реакции Белоусова-Жаботинского».

Ещё об одном — и пожалуй, наименее известном — аспекте взаимоотношений ученого с научным сообществом рассказал Брайан Джозефсон: «В конце 60-х то, чем я занимался, потеряло для меня прежний интерес, и я стал искать проблемы, которыми мне было бы интересно заняться…

Я заинтересовался восточной философией и тем, как она может состыковываться с физикой. Я прочитал книгу Фритьофа Капры „Дао физики“. У меня появилось ощущение, что в действительности существует многое из того, что не допускается обычной наукой и что она не исследует — например, измененные состояния сознания… На одной из конференций я услышал рассказы Жака Бенвенисте (Jacques Benveniste,1935–2004), обнаружившего, что вода „помнит“ о некогда растворенных в ней веществах.

Если бы это открытие подтвердилось, то мы смогли бы объяснить механизм действия гомеопатических лекарств. Доклад Бенвенисте вызвал очень резкую реакцию участников конференции, и меня шокировало, как плохо с ним обошлись».

Свою позицию Джозефсон определил следующим образом: «Люди убеждены, что, если эксперимент не может быть воспроизведен в любой момент времени, то наблюдаемое в этом эксперименте явление не следует относить к реально существующим.

В частности, работающие в той области научных исследований, в которой явления и процессы отличаются высокой воспроизводимостью, не могут представить себе, что возможны ситуации, подобные холодному синтезу, где такая высокая воспроизводимость эксперимента невозможна. Эти люди делают нелегитимный шаг от „трудновоспроизводимого“ к „несуществующему“».

С помощью своего знаменитого эксперимента Исаак Ньютон показал, что призма не окрашивает белый свет во все цвета радуги, а разлагает его на компоненты. Для этого надо было взять только один «цветной» лучик и пропустить его через линзу еще раз. В XVII веке это оказалось непросто сделать. Фото (Creative Commons license): wonderferret.

Резкая реакция коллег Джозефсона на подобные заявления вполне понятна. В том образе науки, который обычно предъявляется обществу самими учеными, они занимаются разработкой теорий и их экспериментальной проверкой. Ситуация же, при которой экспериментальные результаты трудно или невозможно воспроизвести, в этот образ не вписывается…

По крайней мере два сюжета из истории физики демонстрируют несоответствие такого образа реальному ходу событий. А потому — не вдаваясь в обсуждение вопроса, наукой или псевдонаукой являются холодный синтез и исследования Жака Бенвенисте, — признаем, что Брайан Джозефсон затрагивает весьма серьезную проблему. Знаменитый эксперимент Исаака Ньютона по разложению белого света в спектр европейские экспериментаторы не могли повторить несколько десятилетий.

Эдм Мариотт (Edme Mariotte, 1620–1984) потратил на это десять лет, но так и не смог повторить в своей лаборатории сделанное Ньютоном. Заметим, что и Джеймс Прескотт Джоуль (James Prescott Joule, 1818–1889) не смог продемонстрировать коллегам свои эксперименты по измерению механического эквивалента теплоты.

Современные историки предполагают, что присутствие коллег (а именно, тепловое излучение их тел) меняло показания чувствительного термометра Джоуля. В случае же с опытами Ньютона требовалось, по-видимому, точно воспроизвести условия эксперимента, в частности, сделать призму из однородного стекла без примесей.

Подобные ситуации исследовал в своих работах известный французский социолог науки Брюно Латур (Bruno Latour). По его мнению, наблюдаемое в лаборатории отличается от происходящего в реальных условиях, и для современного ученого весьма часто требуется фактически договориться с коллегами о признании эквивалентными реально неэквивалентных ситуаций.

Уроки истории науки, по-видимому, усвоили в оборонных ведомствах — иначе сложно объяснить финансирование советскими военными изобретателей торсионного генератора, а их американскими коллегами — исследований способов регистрации нейтринных потоков от реакторов атомных подводных лодок. От них не отстают бизнесмены — компании Toyota и Canon достаточно долго поддерживали работы по холодному синтезу уже после того, как от этой идеи отвернулось научное сообщество

Наука вынуждена постоянно балансировать между двумя режимами поведения. С одной стороны, научное сообщество не в состоянии проверять все те «революционные» идеи, которые предлагаются на его рассмотрение. С другой стороны, без этих идей наука прекратит свое существование. И, безусловно, общество должно иметь возможность об этих идеях услышать. Услышать и отнестись к ним критически.

   
автор: Борис Булюбаш